к телефону. Телефон молчит как убитый. Тогда он приказал перепуганному персоналу забаррикадировать все входные двери, окна завесить простынями, а рожениц с детьми от окон убрать вместе с кроватями в коридоры. Он решил, да и все с ним согласились, что на город напали банды бандеровцев. А кто же еще?

В близлежащих селах частенько они зверствовали. У многих врачей были наганы, а у главврача даже автомат. Смелые они люди, многие из фронтовых врачей, решили дать бой нацистам. А на улице стрельба продолжается и приближается к центру города, к улице Ленина, где и располагался наш роддом. И тут в в кабинете главврача заверещал телефон. Он побежал туда и вскоре выскочил. И как закричит во всю мочь: «Ур-ра!!! Победа!!! Конец войне!!!»

Все сначала оторопели, но быстро осмыслили его ор и завопили: «Ура!!! Победа!!! Конец войне!!!».

Кричали все. И врачи, и нянечки, и роженицы, и мы, новорожденные. Это было девятого мая. На пятый день моего рождения.

ЛИРИКА

Achtung

Когда мы были молодыми,

все было ясно и прекрасно,

и шли вперед на зов вождей.

И зла не видели мы в дыме

труб заводских,

                  вдыхая страстно,

и в лоб не шло

о радиоактивности дождей.

Когда мы были молодыми,

не знали мы, что жизнь

                             несчастна

не только там, где правит

империалистический злодей.

Но и в отеческом Надыме

любить, смеяться, плакать, жить

              ОПАСНО.

Амбрэ

Цветок осыпался последний,

последний лист кружась упал,

кабан под дубом все вскопал, —

и день склонился на колени.

Ночь непроглядна и длинна,

и через кислые дороги

прохожий еле тащит ноги —

устал от грязи и вина.

Его влечет дым над трубой,

а там не лучше: грязь да пьянка,

да бесшабашная тальянка,

да глупый русский мордобой.

Уныла осень в октябре —

все врут поэты про красоты.

А что и ждать от них, босоты?

Им и в блевотине амбрэ.

И городская жизнь — тоска.

И здесь все та же грязь да пьянка,

да коммуналок перебранка,

да прядь седая у виска.

Скорей бы матушка зима

прикрыла наше неприглядство.

На фоне снега даже пьянство

неплохо выглядит весьма.

Арбат

Удивленными глазами

на меня Арбат глядит.

«Я Арбат, а кто вы сами?» —

тихо будто говорит.

«Я влюблен, поэт немного, —

отвечаю, поклонясь, —

привела к вам путь-дорога,

дорогой Арбат, мой князь.

Я влюблен в твою неброскость,

в седину твоих домов,

в выпуклость углов и плоскость

пятачков глухих дворов.

Эти две твои церковки

я не зря боготворю:

луковки их, как головки

детские, глядят в зарю.

Лишь сейчас, к сорокалетью,

мне времен понятна связь:

мы все — выросшие дети.

Даже ты, Арбат мой, князь».

Бахрома

Солнце ласковое, как в Крыму,

март непогодой не матерится,

сладко зевает, как после сна.

Что опускаешь ресниц бахрому?

милая, хватит сердиться —

в сердце стучится весна.

Блесна

Чирикают птицы, встречая весну,

И щука с улыбкой глядит на блесну,

И вождь наш с ухмылкой глядит на людей,

И всем всё понятно: он вор и злодей.

А мне не понятно: как вор и злодей

Вождём стал для нас, для российских людей?

Ведь головы наши с мозгами, не репы,

И на хуй нужны нам какие-то скрепы,

Которые крепче железных оков,

Сулят на Руси миллионы голгоф.

Чирикают птицы, встречая весну,

Не щука, а мы заглотили блесну.

Бля

Зима была и не зима, а смех или усмешка.

Вот и сейчас я вижу за окном: в широкой луже

купается рой звезд и месяц-рогоносец.

Гляжу в бинокль: а где ж лежит его одежка?

Стянул бы не крестясь, моей навряд ли хуже,

бля буду, не себе — отцу, протер костюм

                                                       орденоносец.

Но нет, был месяц тот хитер, или научен.

В век воровской разденут и святого,

и с неба стянут звезды, что бывало

не раз, не два. Кто этому обучен,

тяп — и на грудь. И пять не много,

да две на маршальских плечах,

да под кадык одну, чтоб не икала.

Ох, несть на небе звезд, да люди ненасытны:

и беспредельному подставят ножку,

и божий клад растащут по пригоршне.

На что я прост, а наблюдаю скрытно,

где месяц заховал свою одежку.

Да попусту, раздели, видно, на таможне.

Буратино

Как люблю красивых я —

женщин, реку, лес.

Ах, я бес!

Страшные, родимые,

от вас я, поэтесс,

в петлю лез.

Томные, строптивые,

из кривых зеркал.

Я не вам кивал.

Страшные — счастливые,

и наоборот.

А я урод?

Красивая, игривая

судьба, да не моя.

Вообще ничья.

Судьба моя бескрылая —

черепашка, брось, не мучь.

Отдай ключ!

Очаг и суп холстинные

проткну я носом сквозь.

Дверь там небось.

Валет

Кто-то пьет, а кто-то нет,

кто-то даже курит.

Чей-то маленький валет

чью-то даму дурит.